Однако, в XIX веке в эпоху бумажных писем, конных дилижансов и цензуры Российская империя, находящаяся на околице «ойкумены», может показаться изолированной от Европы. С другой стороны Россию с Европой к середине XIX в. уже связывали железные дороги, не менее прочные дипломатические и экономические связи, а главное, культура и наука.
Министр народного просвещения А.В. Головин в 1862 г. писал: «между высшими учебными заведениями и иностранными постоянно существуют научные сношения … наши университеты более других учреждений известны за рубежом».
Широко известно, что российские университеты создавались по образцу германских и первыми профессорами были иностранцы, приглашенные в Россию. Например, И. Литтров, М. Бартельс, К. Броннер в Казанском университете. Об ответных же визитах известно меньше. А ведь, начиная с 1830-х гг., наши молодые ученые и профессора регулярно совершают научные путешествия в Европу.
Куда они ездили?
В период 30-х, 40-х и 60-х гг. XIX в. активных научных европейских командировок у российских ученых сложилась некоторое представление о специализации отдельных регионов. Так, например, в 60-е гг. считалось, что математикам нечего делать в южных землях Германии, а заниматься стоит в Кенигсбергском, Берлинском и Геттингёнском университетах. Филологам же нужно выбирать только один из трех университетов: Берлинский, Боннский и Галленкий. Юристам – преимущественно Берлинский и Гейдельбергский. Гейдельбергский же наравне с университетами в Тюбингене, Бонне и Берлине советовали историкам. Предпочтения естественников, в том числе химиков, несложно узнать из географии поездок А.М. Бутлерова в 1857 г. В Германии он работал в лабораториях Берлина, Висбадена, Бонна, Гейдельберга, Мюнхена с такими маститыми учеными как Ф.А. Кекуле, Р.В. Бунзен, Ю. Либих; в Швейцарии – в Цюрихе и Берне, в Италии – в Милане и Риме, во Франции – в Марселе и Париже. Указанные в маршруте страны стремились посетить все командируемые, лишь Англия оставалась относительно недоступной.
На каких условиях?
Командировки и стажировки финансировались Министерством народного просвещения, заинтересованном в подготовке отечественных научных кадров, которых всегда не хватало. Начиная с 1863 г. особенно талантливые выпускники могли быть оставлены при университете в качестве профессорских стипендиатов, они же претендовали на заграничную командировку. Для молодых ученых она представляла аналог аспирантуры, по окончанию которой подразумевалась защита диссертации и получение должности при университете. Средства на поездку выдавались в разное время по-разному, в среднем же это 1500 р. в год, что отчасти превышало профессорское жалование. Сумма для пресечения лишних трат выдавалась частями, по мере отправления командируемым отчета за семестр. Взамен стажер обязывался отслужить за каждый год командировки два года по линии Министерства народного просвещения. Молодые ученые проходили стажировку один или два года. Профессора же из-за необходимости преподавания отправлялись в командировку в вакационное время на три месяца. Для большего срока необходимо было найти замену для ведения лекций. Бывало, что молодым стажерам не хватало ни времени, ни денег. Так выпускник юридического факультета П.Е. Казанский в своем отчете сетует, что так и не смог добраться до Англии. Не редко командируемым приходилось просить министерство выслать дополнительные средства, без которых они попросту рисковали остаться в чужой стране.
Чем занимались?
Историки и юристы стремились работать в европейских архивах, библиотеках. Естественники и медики – в лабораториях. Все записывались на интересующие их курсы в местных университетах, участвовали в семинарах. Таким образом они осваивали новые методики преподавания. В Европе командируемые вели полноценную научную деятельность, даже публиковались в местных изданиях. Языкового барьера практически не существовало, так как одним из требований министерства было знание французского и немецкого. Н.И. Пирогов, курирующий командируемых в 60-х гг. XIX в., в отчетах писал, что особо усердные молодые люди на стажировке даже подрывали здоровье. Впрочем, для молодого человека из России XIX в. европейское путешествие было отнюдь не только научным. Параллельно вне зависимости историк он или нет, каждый стажёр как заядлый турист стремился осматривать местные достопримечательности, особенно это касается итальянского региона. Выдающийся филолог Н.Н. Булич, вспоминая свое первую европейскую стажировку, писал, что сомневался в пользе поездки для него как ученого, однако отчаянно стремился туда как человек. И его можно понять. Достаточно вообразить, например, последний месяц командировки, описываемый Е.П. Казанским: «для спокойной работы я перебрался на берег мирного Фирвальдштетского озера у подошвы величественной Риги».
Отношения за рубежом?
Заграницей молодые ученые, а тем более профессора редко страдали от одиночества. Из-за массовости командировок во второй половине XIX в. их маршруты пересекались, сводя вместе выпускников разных российских университетов. Например, выпускник медицинского факультета Казанского университета Арнштейн в своих воспоминаниях описывал показательный случай. В Мюнхене он сдружился молодым психиатром из России, и они «вдвоем коротали свободное от занятий время». Расставшись же после Мюнхена, они через год случайно вновь встретились уже в Казани. Изредка профессора могли путешествовать не одни, например, известно, что А.М. Бутлерову и И.А Бодуэну-де-Куртенэ составляли компанию их жены. Впрочем, в основном командируемые стремились, наоборот, к завязыванию новых знакомств. По мере возможностей они участвовали в работе местных научных обществ. Опыт подобного сотрудничества приводил к организации научных обществ в России, интеграции их в международные научные организации. Такую цель преследовал казанский математик А.В. Васильев на научных конгрессах в Париже, Лондоне, Берлине, Вене и Цюрихе. Его проект об организации Международной ассоциации математиков дошел даже до Американского математического общества в г. Чикаго и снискал одобрения.
Что в итоге?
Российским ученым было чему учиться в Европе, и они учились, однако было и что предложить. Ни в воспоминаниях, ни в отчетах ученых не наблюдается слепого преклонения перед авторитетом западной науки. Казанский химик, ученик А.М. Бутлерова В.В. Марковников, будучи молодым ученым в командировке в 60-х гг. XIX в., часто был вынужден вступать в полемику с зарубежными профессорами. Дело в том, что Казанская школа органической химии, представителем которой был российский ученый, на тот момент значительно опережала аналогичную в Германии. В свою очередь тот же В.В. Марковников закупал здесь новейшее оборудование для лабораторий. Подобный обмен был нормой для европейской науки, вопреки политическим разногласиям он объединял то, что принято называть цивилизацией, частью которой была и Россия. Как писал некогда А.В. Головин: «все университеты в христианском мире имеют более или менее одинаковое устройство и существуют для одной и той же цели – развитие и распространение науки, которая во всех странах одна и та же».
Автор статьи: Гафаров Алихан